«Прекрасная дочь мельника». Финал. Эпилог

16. "Любимый цвет".

Столь горячо любимый прежде зелёный цвет, под сенью которого началась эта история, становится настоящим знаком беды. Ведь недавно он был так мил, так по сердцу. "Мне мил зелёный цвет!" – звучит старый рефрен. Но сколько в нём горечи теперь. Словно погребальный колокольчик, звенят капли воды...
17. "Злой цвет". Закат уже даёт знать о себе легким багрянцем, окрасившим небеса. Листва чудесным образом прямо на глазах меняет оттенки; свежие нежно-зеленые тона, постепенно темнея, сменяются сине-лиловыми. Перед взором героя совсем иной мир в зловещем обрамлении чёрных от темноты листьев прибрежного ивняка, острых, как наконечники стрел, летящих во все стороны. Но какой-то внутренний свет сияет и светит по-прежнему... Образ любимой? Память о ней? Сострадание? К ней? Вина? Перед ней?

 

<…>
Чу! Если рог затрубит в лесу,
Звенит у любимой окно, 
И хоть не меня она взором следит,
Мне видеть её дано.

Сорви с чела своего поскорей
Зелёной ленты змею!
Прости, прости! И в последний раз
Дай мне руку твою.

(перевод А. Парина)

18. "Засохшие цветы". Цветы поникают своими главами – умирают... Это маленькая смерть, которая следует за прекрасной жизнью, исполненной солнечного блаженства. Быть может, всё ещё повторится?

19. "Юноша и ручей". Кто утешит мельника, как не ручей? Кто отразит глубину, которую открыла в нём его несчастливая любовь, лишь только страдание и прощение сомкнулись в любящем сердце. Всё темнее вокруг, но всё огромней мир его души, что счастлива умением любить, способностью превозмогать боль – состраданием...

 

<…>
Но если страданье любовь превзошла
Звезда народилась и небо прожгла,
Трехсвечник роз, полубел-полуал
Невянущих вечно над тернием встал.

И ангелы, крылья отбросив прочь,
На землю спускаются каждую ночь.

Ручей, мой дружок, жизнь тебе видна.
Ты, знаешь ли, милый, как боль страшна?

Манит под водою прохладный покой.
Ручей, мне прощальную песню спой.

(перевод А. Парина)

20. "Колыбельная ручья". Он, наконец, заговорил, ручеёк. Он поёт колыбельную. И в израненное сердце нисходит покой. Не слишком ли он глубок? Уцелеет ли юный мельник? Ведь, как известно, любовь и смерть живут так близко друг от друга.

 

<…>
Коль в охотничий рог затрубит стрелок,
Забурлю, зашумлю, чтобы шум не дошёл.
О, цветы, в этот час отвернитесь от нас:
У юноши сон пусть не будет тяжёл.

Под откос, под откос, от несносных колёс!
Под откос, под откос! Эй, злой ангелок,
Не посмей своей тенью его разбудить.
Брось мне в поток свой тонкий платок,
Чтобы очи его от света укрыть.

Сон тебя одолей! Усни поскорей!
Боль минует и радость, и станет легко.
Месяц бледнеет, редеет туман.
Небо зыблется сверху – как оно далеко!

(перевод А. Парина)

Мы оставляем нашего героя там, где он, будем надеяться, победит своё горе. Небо над ним светлеет и, кажется, всей своей утренней чистотой переливается прямо в бедное его сердце, потихоньку вытесняя боль, что уходит прочь с тёмными струями ручья...

За окнами венской гостиной совсем стемнело. Вечер подошёл к концу. Но затихающие звуки фортепьяно не сменились обычными в таких случаях аплодисментами. В полной тишине вышел автор и прочитал короткий эпилог:

Всего-то и осталось в этот раз
Спокойной ночи пожелать... Уж час
Настал свои догрезить сны,
Где так чисты мечты и так вольны.

И снова завертится колесо,
И брызги пены обожгут висок,
И вновь в руке у вас её рука,
Разлука же, как никогда, близка.

Но если та, что отвергала вас,
Переменит решенье в этот раз,
И верность вашу верностью стократ
Вознаградит – знать мельник виноват...

И каждое пожатие руки,
И поцелуй, и страстные рывки,
Что сердце так дурманят невпопад, 
О самом важном с нами говорят.

(перевод Л. Залесского)