Как и у всех джазовых гениев, у выходца из Канзас-Сити Чарльза Паркера (1920-1955) была лаконичная кличка – "Bird" ("Птица"). И трудно придумать что-то более подходящее для музыканта, который так умел "летать"… и "улетел" так рано. История Свинга (англ. swing – "качание") без упоминания об импровизационном стиле Паркера была бы далеко не полной. Свинг, как метроритмический приём, использовался в музыке бибоп (а затем и в более поздних джазовых формах) с начала 30-х годов. Его характерные признаки – выдвижение на первый план сольной импровизации, акцентирующей слабые доли такта – широко представлены в искусстве Эллингтона, Бейси, других известных музыкантов. Но Паркер превратил свинг в способ музыкального мышления, в средство покорения, подчинения… времени – самой неуловимой субстанции, без которой немыслимо само понятие "Музыка". По редко встречающимся записям Паркера – этого, в сущности, самого неуправляемого, где-то даже непутёвого и непредсказуемого артиста в ряду бесспорно талантливых и целеустремлённых современников, – можно судить о том, что он владел "тайной времени" и время от времени мог приоткрыть её окружающим. Это бесценное откровение привлекло внимание аргентинского писателя Хулио Кортасара. Кортасар начинал свою карьеру как джазовый критик. Являясь современником и очевидцем всех взлётов и падений искусства и судьбы Чарльза Паркера, он посвятил ему один из самых вдохновенных рассказов – "Преследователь". Там музыкант прерывает запись в студии, изумляя друзей спонтанным высказыванием: "Но это я уже играю завтра!"… Пожалуй, лучше и не скажешь…
Другая знаменитость Америки – киноактёр и режиссёр Клинт Иствуд – посвятил Паркеру один из лучших музыкальных фильмов XX века. Он так и называется – "Птица".